Продай Наташку! Часть 3
- Оценка: 7.1/10
- Проголосовало: 605
Я еще понимаю, мы с Мишкой в саду соревнования устраивали: когда обе девчонки в колобки упакованы, в зубах у них пластмассовые стаканчики, в животиках с утра - ровно по полтора литра воды (в два приема заливали, сразу столько голышки выпить не могли) . И ты свою так держать стараешься, чтобы ее струя к ней же в стакан попадала. И она помогает, ловит стаканом.
Так то ведь соревнование. У кого больше попадет. Мерили потом. И сложное дело, кстати: перед пописом нужно ей не только письку раскрыть хорошо, а и правильно уретру подготовить - чтобы получалась струйка поплотнее, а не веером. Как готовили - мы, понятно, друг от друга скрывали. Я, например, еще до того, как водой поить, смазывал ей весь канальчик вазелиновым маслом - ваткой, накрученной на спичку. В общем, спорт настоящий, можно сказать.
Ну, или как мы иногда с Мишкой в том же саду в войнушку играли. Но тут уже не поровну, конечно, поили: каждый старался в свою побольше влить. Так, что пузо прямо огурцом. Потом подождем, пока голышки кряхтеть и морщиться не начнут, в "колобки" замотаем, разойдемся по разным углам сада, и пошла война. А мокрощелки - вместо водяных пистолетов. На поясе у нас литровые груши-клизмы с водой, чтоб девчонок допаивать.
Крадешься с голышкой под мышкой, или в засаде сидишь - руку у нее чуть выше лобка держишь, на малейший шум целишься и нажимаешь сразу. И тут же письку зажимаешь лягушонку, и сама она краснеет от натуги - обязана в момент остановиться, себя пересилить, чтоб короткими очередями стрелять, а не сразу все вылить и потом без патронов остаться.
Смотришь, ошибся, нет в тех кустах Мишки - девчонку водой доливаешь. Она тебе вытаращенными глазами на пузо свое огромное показывает, ты а ей шепотом: давай-давай, ничего не знаю, вон сколько вылилось, полведра еще в тебе места. Будешь выделываться - сейчас через попу заправлю тебя и пробкой заткну. Давится она водой, тут слышишь - за кустами по листьям дождиком зашуршало: это Мишка пытался подкрасться, но с зарядкой перестарался, пистолет его по дороге сработал, не выдержал. А мой-то голопопик в боевой готовности пока! Мокрощелку вниз головой к себе прижмешь спинкой, на цыпочках куст обойдешь. Большой палец резко ей в попку воткнешь, остальными письку раскроешь, а второй рукой прижимаешь к себе и давишь внизу живота. Хана Мишке!
Так то же игра. Интересно. Кто из мальчишек в войнушки не играл? А на качелях - нет, ну зачем?
"Ну как, все пописали-покакали? Закрываю на ночь. Подумайте хорошо, я не собираюсь потом из-за вас вставать" - сказал я, стоя на веранде с амбарным замком в руках: на дверях и снаружи, и изнутри под него были петли. "Закрывай", - ответила Ирка, а Наташка прыснула.
"Так, тащите все что надо, спать давно пора", - повернулся я к девчонкам, когда мы зашли в комнату.
"Вам - самая широкая кровать", - сказал я девчонкам. - "Вы мелкие, там можно десяток таких положить. Одеяло, правда, одно, но здоровенное".
Ленка принесла с веранды таз, большой кувшин с водой, мыльницу с мылом, махровое полотенце, и - куда же без него - детский крем. Таз и воду она поставила возле стола, остальное разложила на стуле рядом. А пока Ленка ходила, Ирка постелила на стол сложенное вчетверо одеяло с моей кровати и накрыла его пеленкой.
"Ну, ни пуха, ни пера" - про себя сказал я, собрался с духом, придвинул к тазу второй стул, уселся и поманил к себе пальцем Ирку.
Как и было договорено, Ирка невозмутимо стянула с себя купальник, положила его на стол и встала в тазик.
Я быстренько, но тщательно подмыл ее, поставил на стол, до красноты растер с головы до ног полотенцем, уложил на спинку, намазал кремом, дал на прощанье крепкий дружеский шлепок и переложил на кровать. Ирка тут же юркнула под одеяло к стенке. Все это заняло не больше трех-четырех минут.
Ленка к этому времени положила свой купальник рядом с Иркиным и ждала, стоя голышом в тазу, пока я освобожусь.
Я проделал все то же самое с ней и только тогда впервые за все время повернулся к Наташке: "а тебе что, особое приглашение надо?".
Она стояла с вытаращенными глазищами, совершенно обалдевшая от увиденного. Удирать было некуда: Наташка знала, что дверь на улицу закрыта. Сопротивляться было бессмысленно: отбиться от двух крепких мальчишек на два года старше себя ей не светило. И показать себя им голой, дать себя подмыть, вообще вести себя несмышленой детсадовкой, тоже было совершенно невозможно. Лучше умереть, чем такой позор. А самым страшным было то, что девчонки старше ее, Наташкины кумиры и эталоны, не видели в происходящем ничего странного.
Тогда Наташка судорожно вцепилась в купальник обеими лапками, сквозь слезы храбро посмотрела на меня и сказала: "я... я не буду... я не хочу... я буду так... так... ", вывернула сковородником нижнюю губу и заревела басом.
"Что значит так?", - строго спросил я. - "Спать ты собралась так? В купальнике прямо?"
Наташка с робкой надеждой закивала башкой.
"Я тебе покажу в купальнике!", - обрубая на корню ее мечты, отрезал я. - "Мало что целый день в мокром пробегали, так еще и спать в мокром? Воспаление яичников получить хочешь? Быстро снимай, пока по заднице не получила!"
"Я... я ма... маме... я папе расска... расскажуу-у", - сделала Наташка последнюю попытку.
"Хочешь - расскажи", - согласился я. - "Они мне только большое спасибо скажут. Спать она намылилась. В мокром. Чтоб заболеть. А неприятности потом у нас с Мишкой из-за тебя будут! Мы вас сюда привезли, и мы за вас отвечаем перед родителями. А ну, снимай, пока ремень не взял!".
"Наташка, лучше не ломайся, он правда отлупит", - поддала Ленка.
"А ты еще не спишь? Ох, смотри, сейчас тоже получишь!" - свирепо отозвался я. Ленка ойкнула и натянула одеяло до самого носа. Все шло точно, как на наших репетициях.
Мишка откинул одеяло на своей кровати: "наконец-то я добрался! Спать хочется, прямо сил нет", сел и стал расшнуровывать кеды, бурча как старик: "быстро иди мыться и сушиться, дура! Мне что, из-за тебя полночи не спать? Я тебе щас покажу, как капризульки показывать, принцесса на горошине выискалась. Взяли ее на свою голову".
Наташка так и стояла посреди комнаты, захлебываясь слезами и соплями, мертвой хваткой вцепившись в свой купальник.
Я не спешил. Девчонка поняла, что ее дело - труба. И сейчас уже представляла, как ее хватают, сдирают последнюю одежду, и наглые мальчишеские пальцы бесцеремонно шуруют во всех Наташкиных местечках, о которых она даже сама не могла подумать без того, чтобы не покраснеть.
Я Наташке время как следует прочувствовать всю безнадежность, нафантазировать все самое унизительное, что с ней вот-вот начнет происходить, придумать себе такие стыдные ужасы, каких и в жизни-то не бывает.
И только потом как мог грозно сказал: "все, считаю до трех и беру ремень". И тут же, как будто внезапно поняв, перебил сам себя удивленным вопросом: "подожди! Ты чего, стесняешься, что ли?".
"Дааа-а-а-а!!!" - рыдающим воплем ответила Наташка.
Ирка с Ленкой захихикали, словно она сказала что-то смешное. Я почесал затылок, задумчиво оглядел бунтовщицу с головы до ног, и хмыкнул: "что же ты, дурында, сразу не сказала? Я думал, ты просто выпендриваешься. Ну, и что нам тогда делать?".
Сделал вид, что подумал еще, и решил: "ладно, тогда мы сейчас с Мишкой выйдем на веранду, ты сама мокрое снимешь... Ленка, приведешь ее в порядок и разотрешь как следует: вон она вся в гусиной коже. Да, и намажь обязательно, не забудь".
Мишка снова забухтел, как нанятый: "стесняется она... было бы чего... ни сиськи, ни письки, и попка, как у киски, а туда же... Я уже кеды снял... вот сейчас этим кедом как надаю по заднице - тогда точно будет чего стесняться, весь зад синий будет... Я уже спать собрался, не пойду никуда... " - но он уже встал и потопал на веранду со своими кедами в руках, продолжая бурчать. Проходя мимо Наташки, он замахнулся кедом.
Наташка не отскочила. Ясно было: он только пугает. Она все еще всхлипывала и шмыгала носом, но уже поняла, что случилось чудо. Мир, который пятнадцать минут назад разлетелся на куски и погиб навсегда, вдруг воскрес - и оказался уютным и ласковым. Злобные безжалостные монстры превратились в обычных мальчишек. Даже не обычных, а понимающих, вежливых, уступающих Наташкиным желаниям, уважающих, а не высмеивающих их. Странноватых, конечно (с чего это они вдруг с Иркой и Ленкой как с дошколятами себя вели? Как будто бы себя нашими мамами и папами воображают. А может, все-таки придуриваются, а сами только и ждут, чтобы нас полапать? Еще подмывать меня вздумали, гады. А я ведь уже большая! Нет, точно как папа с мамой: те тоже вечно не понимают, что я давно большая) . Странноватых, но безобидных. Не опасных. Своих в доску.
Мы с Мишкой курили на веранде и прислушивались, как Ленка выдает свой разученный текст: "да не зайдут, точно не зайдут. Клянусь чем хочешь. Раз сказали - не зайдут. И подсматривать не будут. Ну сказала же, точно. Хорошо, сама подмойся. Подожди, вытру тебя. Дай спину разотру. Ну ты даешь, малявка. Тоже мне, нашла, кого стесняться - Борьку с Мишкой. Они же нам как старшие братики. Мы их ни капельки не стесняемся. Все, лезь давай. Лезь-лезь, я всегда только с краю сплю, брысь с моего места".
"Мальчишки, уже можно!" - крикнула она. Все до сих пор шло тютелька в тютельку по моему плану.
Войдя в комнату, я посмотрел на лежащие на краю стола купальники, и (якобы только сообразив) разворчался не хуже Мишки: "вот блин, чуть не забыл. Их же сушиться повесить надо. Черт, опять дверь открывать... ". Я сгреб все купальники и потащил их на улицу. Наташка заволновалась и хотела возразить - но возразить ей было нечего.
Когда я вернулся в комнату, Мишка уже лег. Я на глазах у Наташки взял со стола крем (чтобы она потом не удивилась, когда он внезапно появится в другом месте) и свое одеяло. Выключил свет, завалился в третью кровать, и облегченно вздохнул: все самое трудное уже было сделано, оставалась ерунда.
Слышно было, как шушукаются девчонки. "А ну, быстро спать, кому сказано!" - сказал я.
Ненадолго все стихло, потом голышки снова зашептались. Временами поднималась возня и сдавленные хихиканья.
Мы с Мишкой пытались угомонить мокрощелок. Они (как и было запланировано) отвечали: "да-да, хорошо, уже спим", но не поддавались. Возня и смех становились все громче. Девчонки баловались. И я, и Мишка периодически читали им нотации занудными и противными "взрослыми" голосами. Голышки затихали на пару минут, и все начиналось сначала. Я знал, что сейчас они тискают и щекочат одна другую, не забывая и нашу новенькую, перехихикиваются, шепотом обсуждают знакомых мальчиков...