Шпилли-Вилли

Наказание и искупление. Часть 3

Бабаков жестом придержал Тихомирова, неторопливо взял сразу две остатние розги со стола и, сложив их в ладони, замахнулся, занеся руку далеко за спину. Хлестнул же - нарочито вяло, почти что ласкающее. И замер.

Коля недоуменно повернул голову:

- Ну?

- Гну! - хмыкнул майор. - Двадцать один. Очко. Поздравляю с победой.

- Да иди ты со своими шуточками!

- А я не шучу! - серьезно ответил Бабаков. Он подобрал со стола листок и поднес его к Колиным зеленым глазам "информативной стороной". - Двадцать, как видишь. Дядя Олег не обманывает. На больше - не нашалил. А получил - двадцать один. Ну и хорош!

Паренек продолжал висеть, уцепившись за край стола. Его хмурое лицо выражало недоверие.

- Вставай! Одевайся! - прикрикнул на него майор. - Свободен! ... как остров Куба:

Коля поднялся с пола.

- Ему бы одеколоном протереть: это самое: - заботливо заметила Елена. Она словно впервые смутилась Колиной наготой и не сумела назвать задницу задницей.

- Водка есть, - капитан Тихомиров плеснул себе из бутылки на заскорузлую ладонь, припечатал ее к иссеченным, кровящим мальчишеским ягодицам и растер без особой деликатности.

Коля взвыл:

- Ыыыыы: - а совладав с мукой, натужно осведомился: - И давно это у тебя, капитан?

- Что?

- Пацанов за жопу хватать!

Оба офицера миролюбиво рассмеялись. Бабаков объяснил:

- Да это ж наша работа - таких как ты за жопу хватать!

Когда юный преступник, обретший свободу, удалился, а вскоре вслед за ним - и Елена, когда Бабаков с Тихомировым снова остались одни, майор обратился к подчиненному:

- Ну и чего скажешь?

- На предмет?

- Правду в статьях пишут, что порка - это чего-то такое сексуальное?

Тихомиров пожал плечами:

- Хуй знает. По мне - так нифига. Что дубинкой ебашить, что вот сейчас: Помнится, когда в ОМОНе работал:

- То есть, совсем ничего не почувствовал? - перебил его Бабаков. И поспешно добавил: - Вот и я тоже! Хуйню в статьях пишут!

***

Паренек в зелено-болотной мешковатой куртке и линялых свободных джинсах одиноко брел по ночной пустынной улочке. Иногда он досадливо кривился, когда ткань трусов терлась о невидимые миру полосы на телесной мягкой ткани.

За спиной послышался шум легковой машины. Она приближалась. Подкатила вплотную, поравнялась с беспечным, ничего не замечающим ночным пешеходом. Какое-то время кралась рядом, почти что касаясь зеркалом его локтя. И лишь когда машина потребовала к себе внимания клаксоном - парень соизволил повернуть голову.

За рулем новенького "Гольфа" сидела Елена Панарина. Стекло было опущено. Инспектора по делам несовершеннолетних и самого "проблемного" ее питомца разделяли какие-то полметра: Коля шагал по левой стороне, а улочка была односторонняя.

- Признайся, Коля Лакки, - с демонической насмешливостью сказала Елена, - а ты очень смутился, что я тебя голеньким видела?

- Охуенно: - буркнул Коля. И встал. Машина тоже остановилась.

Какое-то время они смотрели друг на друга неотрывно, меряясь взглядами: Колин малахит против Елениной бирюзы, что тверже. Наконец, Коля проворчал:

- Ну чего, так и будем глазки строить? Или кто-то на СВОЕ место жопу перетащит?

Елена фыркнула - "Ну и хам ты: " - однако ж перебралась через рычаг передач на пассажирское сиденье. Коля, с осторожностью, стараясь не ерзать, устроился за рулем.

- Больно? - участливо спросила Елена.

- Терпимо: - глухо отозвался Коля. Достал сигарету, закурил. Прихлопнул свою дверцу - и газанул, с пробуксовкой, с ревом.

- Ну не надо лихачить! - взмолилась Елена, отлепившись от обивки дверцы после поворота на проспект.

Коля скосил на пассажирку надменно-насмешливый взгляд:

- Поучи отца!

- Поучишь его: замминистра: Слушай, ты хоть алкоголя не употреблял сегодня?

- Если водочный компресс на жопу не в счет - то нет.

Елена задумалась. Тоже закурила. Машина летела в воздушном коридоре, мимо эфемерных витрин и фасадов домов, похожих на голограммы, сквозь оранжевое марево аргона. "Аргонавт хренов!" - подумалось Елене. Вслух она спросила:

- Ко мне?

Коля помотал головой.

- А куда?

- Узнаешь.

Елена пожала плечами. Помолчала, завороженная этим полетом сквозь сытую светом московскую ночь, шуршанием шин по влажному после недавнего дождя шоссе, красноватым мерцанием габаритов редких попутных машин, чьи фары вскоре истаивали в зеркалах "Гольфа":

- Ты очень эротично считала! - сказал вдруг Коля. - Правда. Я аж заслушался.

- Да ну тебя! Я, между прочим, переживала за тебя. Честно.

Коля чуть сбавил скорость, состраиваясь к поворотному ряду, осклабился, глядя на спутницу:

- Не пизди! Переживала она: Тащилась ты! Что я тебя, не знаю? Все вы садистки. Дай только позырить, как пацана мучают.

Несмотря на категоричность обличений, тон его был не слишком сердитый. Скорее - понимающий.

Елена высунула руку в окно, стряхнула пепел. Миролюбиво предложила:

- Ну хочешь - ты меня выпори. Будем в расчете.

- Не будем! - хмыкнул Коля. - Тебе это нравится, а мне - не дофига! - вырулив на Садовое и снова набирая прыть, он ожесточился в тон движку: - Хотя, конечно, выпорю. Еще как! Ох, почешу я сегодня ремень о твою ненаглядную розовую попку! Фиолетовой будет, в крапинку, ага?

Елена потупилась, будто впервые уличенная в своем диковинном пристрастии.

- Но сначала у нас другое, - сказал Коля, подлетая к Петровке. Притормозил, свернул. - Сначала ты проигрыш свой искупишь.

- В смысле? - не поняла Елена.

- Пфф! - сказал Коля. - Девичья память, ага? Какой уговор-то был? Я угоняю вашу тачку, попадаюсь, - но отмазываюсь вчистую, используя свое обаяние, тонкий психологизм и охуительные дипломатические способности:

- По-моему, ты кое-чем другим отмазался, - с немного виноватой улыбкой возразила Елена.

- А не ебет, подруга! Главное - тебе впрягаться не пришлось. Тем более - папику своему звонить. Так что - "вдень цак, родная, и не выпендривайся!" И сейчас ты покорно и безропотно исполнишь самое безумное мое желание!

Он припарковался напротив серо-бурого здания, похожего на притопленную в асфальт огромную римскую пентеру, только что без мачт и весел. Корма пентеры разверзалась просторным балконом с четырьмя незатейливыми колоннами не то дорического, не то "фаллического" ордера. Людям же осведомленным - в этих колоннах виделся прежде всего ордер на арест:

Колина веснушчатая физиономия расплылась в похабной ухмылке:

- Знаешь, подруга, твой Бабаков, перед тем как ты пришла и началась веселуха, сказал: "Елена Георгиевна так много от тебя хлебнула: ". Золотые слова! Только гражданин майор сам не въезжал, насколько он прав. А сейчас, - Коля отвесил глубокий кивок, - ты хлебнешь еще! Моего белкА:

- Что, прямо здесь? - стушевалась Елена, опасливо и с неким пиететом поглядывая на грозное здание.

- Ага! Прямо здесь!

- Ты точно псих! - восхищенно прошептала Елена, но тем не менее пригнулась и протянула руку к потрескивающему от предвкушения зипперу. Джентльмен Коля сдвинул рычаг передач в крайне заднее положении, чтобы не мешался. И блаженно уронил затылок на подголовник. Зажмурился.

Старший лейтенант Елена Георгиевна Панарина просунула голову под руль, и ее миловидный ротик, столь искусный в чтении нотаций всяким малолетним нарушителям, заполнился самой непристойной частью самого неподатливого из ее подопечных. Проще говоря, Ленка заглотнула Колин хуй.

В минете этот миловидный ротик был не менее искусен, нежели в чтении нотаций. А с точки зрения Коли Лакки - так и гораздо более искусен. Собственно говоря, с этого и завязалась их трогательная дружба. С сакраментальной Колиной фразы, когда его в какой-то по счету раз доставили в отделение: "Подруга, если нечем рот занять, - можешь поучить меня жить. А так - мой хуй к твоим услугам!"

Против самых безумных Колиных ожиданий, молодая офицерша хотя и покраснела, но хмыкнула: "А не застучишь, мелкий? Типа, совращение?"

"Нет! - твердо пообещал обалдевший Коля. - На пацана отвечу!"

Вспоминая об этом сейчас, он застонал. Еленины губы и язычок знали свое дело. Совершенствовались они непрерывно, с девятого класса школы, когда Леночка Панарина могла запросто сделать минет едва знакомому мальчишке, единственно - ради обогащения опыта. "Сколько хуев - столько подходов, - объясняла она подругам. - Но ведь чем больше попробуешь - тем скорее подберешь. Это как шахматы: комбинаций дохуя миллиардов, но кто не играет - тот и нихуя не научится".

На юрфаке МГУ она была любимицей курса. И не только своего. И все недоумевали, с чего она пошла в милицию, да еще и на самую неблагодарную работу - с малолетками возиться. Только Лена знала, с чего:

Коля, не открывая глаз, объявил торжественно, томно и зычно:

- Вот всегда мечтал, как офицер милиции отсосет мне прямо у крылечка Петровки-38!

Елена что-то промычала в ответ.

- Во-во! - согласился Коля, счастливо засмеявшись. - И сейчас, Леночка, я в лице твоего ебальца имею всю вашу серую породу! И: - он напрягся, судорожно заегозил по сиденью, уже не обращая никакого внимания на боль в поротой заднице. - Раз! Два! Три! Ооо! Йеэээ!

С полминуты его грешные, наэлектризованные до треска мошонки яйца исходили горячим густым белком. Коля подумал, что если бы поставить на пути его мощных выплесков турбину - можно было бы обеспечить энергией целый квартал и капитально утереть нос Чубайсу. А если бы подарить хоть половину его кайфа какому-нибудь пацану попроще - так тот в простоте своей сдохнет от счастья, а потому и нехер делиться!

- Молодец: спасибо: - хрипло пробормотал Коля, когда Лена, усвоив белок до последней капли, осторожно сняла свою бесшабашную очаровательную головку со все еще крепкого "скипетра".

Тут Коля будто спохватился - и, подавшись вперед, сграбастал Елену за шелковистые черные локоны, не давая выбраться из-под руля:

- Куда! А ну смирно, блядина! - и принялся приговаривать голосом вкрадчивым, теплым и ласковым, как некий игрушечный костерок инквизиции для уличенных в ереси кукол: - Шалава ты, Ленка, шалава!

От мимоходом отвесил старшему лейтенанту милиции игривую пощечину. И продолжил укорять:

- Ну вот куда это годится? Сосать хуй всяким отщепенцам: под окнами ГУВД Москвы: позорить честь мундира: что еще ты позволишь с собой сотворить? Отпердолить тебя в жопу на Лубянке? Обоссать на Красной площади?

- Обоссать - нихуя! - опровергла Елена.

- Все равно дрянь ты, дрянь! Шалава! Дрянная девчонка! - Коля, чуть намотав Еленины волосы на руку, привлек ее поближе к себе, приложил губами к пряжке ремня: - А ну целуй давай! Его, его! Ремешок мой. Полижи его, поласкай: попробуй на вкус: попроси, чтобы он был к тебе сегодня добрым: только хуй он будет добрым: так ужалит, и раз, и другой, и много раз - что Леночка плакать будет: и пизденка Леночкина плакать будет: потому что Леночка извращенка: и за это Леночку драть надо: а чем больше дерут - тем больше Леночка прется: вот ведь какой замкнутый круг-то!

- Я уже вся теку! - одышливо призналась Елена. - Поехали!