Пятое время года. Часть 23

Утром они, Димка и Расик, едва не опоздали на завтрак... и всё потому, что Д и м е всё время было мало, - шестнадцатилетний Димка, влюблённый школьник-десятиклассник, никак не мог утолиться своей неизбывной любовью! Ну, то есть, утром они, разбуженные камнепадом бравурного вальса, вновь разрядились друг другу в попы - погасили свои стояки в тесно обжимающих, сладко обжигающих пацанячих н о р к а х; затем они вместе сходили в душ, быстро оделись, но при выходе из номера Димка, как это он делал каждое утро, стал "поправлять" на Расике воротник рубашки... не мог же он, Димка, допустить, чтобы Расик - любимый Расик! - вышел из номера с "непоправленным" воротом рубашки... никак он не мог такого допустить!

- Дима... - прошептал Расим, вырвав губы свои из страстно всосавшегося в них жаркого Димкиного рта, - ты мне губы сейчас... насосешь мои губы, и - как я пойду на завтрак...

- Хорошо, - засмеялся Димка, прижимая Расима к себе. - Тогда я, Расик, тебе насосу твой пипис... и - ты смело пойдешь на завтрак, потому как пипис твой никто видеть не будет... хочешь?

- Мы опоздаем... - отозвался Расим, обнимая Димку - страстно вжимаясь в друга Д и м у быстро твердеющим пахом. - Пойдём...

- Ты не ответил... - Димка, глядя Расиму в глаза, скользнул ладонью по спине Расима, и ладонь его наполнилась Расимовой булочкой. - Хочешь, чтоб я насосал пипис? - одной рукой прижимая Расима за плечи к себе, ладонью руки другой, соскользнувшей с ягодицы, Димка легонько провёл по Расимову паху, ощущая каменеющую твердость под Расиковами джинсами. - Хочешь? Я быстро... - Димка, чувствуя, как в нём стремительно нарастает желание, страстно вдавил ладонь в твердый Расиков пах.

- Мы опоздаем, Дима! - прошептал Расим, глядя на Димку ж е л а ю щ и м и глазами.

- Нет, ты скажи... ты скажи мне, Расик: хочешь ты или нет? - жарко выдохнул Димка, расстёгивая Расиму джинсы.

- Дима... не надо - не сейчас... вечером - после экскурсий... мы опоздаем... Дима... - Расим содрогнулся от сладости, ощущая, как Димка сжимает, горячо стискивает его извлечённый из плавок напрягшийся член.

- Сейчас... - возбуждённо засмеялся Димка, разжимая объятие - отстраняя Расика от себя... он, Димка, читал во взгляде Расима л ю б о в ь, и его, Димкино сердце, захлёбывалось от неизбывной нежности. - Расик... целый день... целый день смотреть на тебя - и при этом... при этом к тебе даже не прикасаться... я люблю тебя, Расик... люблю!

Вмиг опустившись вниз - став перед Расиком на колени, Димка скользнул округлившимися губами по пламенеющей головке напряженно торчащего Расимова члена... наверное, Расик был прав, говоря "не сейчас" и "вечером - после экскурсий", но разве страсть - юная страсть первой любви - подотчётна здравому смыслу? П я т о е в р е м я г о д а диктует свои законы, и законы эти для всякого, кто влюблён - кто дышит воздухом э т о г о времени года, неизмеримо важнее всех прочих законов и предписаний... з д е с ь и с е й ч а с - вот что такое любовь и страсть!

Времени было в обрез, и Димка, шестнадцатилетний десятиклассник, стоя на коленях перед Расиком, парнем-девятиклассником, стал напряженно-горячий Расиков член, колом торчащий из расстегнутой ширинки, не сосать - не губами дрочить, а дрочить быстро-быстро тремя пальцами: держа пальцами член Расика ближе к головке, Димка шесть-семь секунд двигал на члене крайнюю плоть, затем обхватывал головку члена губами, упруго трепещущим горячим языком пять-шесть секунд ласкал уздечку, и снова, убирая с головки влажный рот, начинал работать пальцами.

Расик, зачарованно глядя сверху вниз, как друг Д и м а дрочит его пипис вперемежку с сосанием багрово пламенеющей головки, млел от наслаждения, невольно сжимая ягодицы - сладострастно стискивая мышцы сфинктера... уложился Димка менее чем в две минуты, - дёрнувшись от кайфа, Расик выпустил Д и м е в рот струйку вязкой горячей спермы... спермы было не очень много, - сделав глоток, Димка, не медля ни секунды, ладонью вытер мокро блестящую головку Расикова члена, удаляя с поверхности головки свою слюну, и, быстро поднимаясь на ноги - тыльной стороной той же самой ладони вытирая свои мокрые губы, весело посмотрел кончившему Расиму в глаза:

- Вот... а ты боялся! В руках мастера любое дело спорится... - Димка засмеялся. - Убирай пипис в штаны - прячь его до вечера...

- Дима, я тоже... давай, я у тебя! - Расик, уложив пипис в плавках, застегнул свои джинсы и, не теряя ни секунды времени, так же быстро, как Димка, опустил вниз - стал перед Димкой на колени, расстёгивая джинсы на нём, на Димке... времени было в обрез, и; наверное, уже все были внизу, в холле, готовясь идти на завтрак, но разве он, Расик, не хотел сделать приятное другу Д и м е?

Точно так же, как Димка, Расик, держа возбуждённый Димкин член тремя пальцами, стал попеременно то дрочить его, то ласкать губами и языком, вбирая в рот багровеющую головку... тот, кого Димка любил всей душой, всем своим сердцем, страстно ласкал его, Димкин, пипис, и у Димки от удовольствия, от осознания своего бесконечного счастья в груди пылала огнём неизбывная нежность, а в мышцах ануса тем же самым огнём свербел вечно юный зуд наслаждения-сладострастия... "в руках мастера... " - сказал Димка Расиму, но вряд ли Расима можно было назвать мастером в таком деле, как сосание члена; дело было не в мастерстве, а в чувстве взаимной любви, в желании сделать друг другу приятное, и...

Не прошло и двух минут, как Расику в рот выпустил струйку горячей спермы Димка, - спермы у Димки после утренней любви - после утреннего траха попу в постели - оказалось точно так же, как у Расика, не очень много, и Расик, соскользнув губами с головки Димкиного члена, тут же сделал глоток - как Д и м а... уложились они, отсосав друг у друга, в общей сложности в пять минут, - это было molto allegro; вытерев мокрые губы Расима нежным касанием ладони, Димка, убирая член в плавки, благодарно прижался к губам парня губами своими... как же он, Димка, его, любимого Расика, обожал!

Они уже были в лифте, когда неожиданно ожил Димкин телефон - зазвенел-запел полицейской сиреной, призывно вибрируя в кармане ветровки.

- Зебра, - проговорил Димка, едва взглянув на дисплей телефона - на фотографию Зои Альбертовны. - Да, Зоя Альбертовна! - проговорил Димка, поднеся телефон к щеке - весело подмигивая невольно напрягшемуся Расику. - Нет, всё нормально... мы уже в лифте - будем внизу через десять секунд... да, хорошо! - Димка, нажав на кнопку с красной скобкой, хотел, не сдерживая своих чувств, поцеловать Расима в пипку носа, благо в кабинке лифта они были одни, но Расик, весело засмеявшись, тут же подался всем телом в сторону, и - ничего у него, у влюблённого Димки, с поцелуем не получилось.

- Ну, Расик... я тебе вечером это припомню! - Димка, дурачась - изображая злопамятного мачо, сузил-сощурил смеющиеся, счастьем наполненные глаза. - Вечером я тебе, Расик, всё припомню... всё-всё припомню - мало тебе не покажется!

- Вечером, Дима, но не сейчас, - отозвался Расим, чувствуя, как Димкина радость передаётся ему, наполняя его, Расимово, сердце точно такой же радостью - сладко шумящей радостью осознания юного счастья... он, Расик, смотрел на счастливого Димку, и сердце его плавилось-млело от мысли, что Д и м а - самый классный пацан на земле! - его, Расиков, д р у г... н а с т о я щ и й д р у г... разве это было не счастье?

Десять дней пролетели - как миг... пролетели как сон - как сказка, - два парня в двуместном гостиничном номере в пору своей неуёмно шумящей счастьем юности - что может быть лучше такой ситуации? Два парня, затерянных во вселенной... они, юные Димка и Расик, любили друг друга утром, любили друг друга вечером - они, юные и счастливые, с упоительной страстью любили друг друга в постели и ванной, любили друг друга лёжа и стоя, любили друг друга пылко и нежно, неугомонно и неустанно, самозабвенно и безоглядно... скрывая от всех своё счастье, они любили друг друга легко и солнечно - con estro poetico, - п я т о е в р е м я г о д а было в их юных душах!

Десять дней... точнее, не десять, а восемь счастливых дней пролетели-промчались - как сладкий туман, - ах, если б можно было, замедлив время, продлить, растянуть-задержать эти восемь счастливых дней! Димка, любя Расима, ничего Расиму не навязывал, ни к чему его, Расима, не подталкивал - всё у них было в постели ad libitum... ну, например: Димка, шестнадцатилетний десятиклассник, целовал любимого Расика везде-везде... он, Димка, каждый вечер любил Расима жаждущим ртом в туго стиснутый анус, - вжимаясь губами в коричневый нежный кружочек, Димка ласкал языком сомкнутый, страстно подёргивающийся входик, и Расик...

Пятнадцатилетний Расик, сказав на заре своей дружбы с Д и м о й "я как ты", делал всё то же самое: кончиком влажно-горячего, упруго трепещущего языка Расим сладострастно ласкал туго сжатый вход у Димки, целовал Димку в его коричневый кружок... разве в постели влюблённые знают преграды - разве преграды есть у любви? De gustibus non est disputandum, - о вкусах не спорят: каждый волен выбирать то, что ему нравится - что по душе... разве не так?

В последний день их пребывания в Городе-Герое была заключительная - обзорная - экскурсия... когда они - после утреннего траха con brio, после совместного принятия душа - одевались, чтоб идти на завтрак, Димка невольно обратил внимание, что Расик вновь берёт с полки аккуратно свернутый желтый свитер... то есть, глядя на Расика, уже надевшего джинсы и рубашку, Димка вдруг подумал, что он, Расик, все десять дней проходил в одном и том же свитере.

- Расик, ты всё время, как мы приехали, носишь этот свитер... - с улыбкой проговорил Димка, застёгивая рубашку - стоя перед Расимом в рубашке и в плавках. - У тебя же есть ещё клетчатый - тоже симпатичный...

Димка, сказав-проговорив "тоже симпатичный", мысленно улыбнулся, осознавая нелепо прозвучавшее слово "тоже": как будто что-то, что носил Расим, могло быть на нём, на Расиме, несимпатичным... симпатично на Расике было всё, - ему, Димке, нравилось всё, что носил Расим! Да и как могло быть иначе? Вопросительно глядя на Расика, Димка потянулся за своими джинсами, - глядя на Д и м у, Расим на секунду замер, держа желтый свитер в руках... но уже в следующую секунду лицо Расика озарилось чуть радостно щедрой - солнечной - улыбкой: